Суть óстрова - О`Санчес

Так Сигорд и скоротал оставшееся до встречи время, выкурив шесть сигарет без фильтра и выдув полные три чашки с горячим сладким чаем, на двух пакетиках настоянным. Его бил озноб от предстоящего неизвестного, но отступить и встретить зиму на прежнем берегу, без заработка, без здоровья, без тепла – нет, нет и нет.

Вперед, Сигорд, вперед!

А уж страх ли перед будущим тебя гонит, алчность ли, воспоминание о красавице Весне – твое личное дело.

Оказалось, что напрасно потел Сигорд, переживал, кроил и строил громоздкие конструкции разговоров со всеми ответвлениями, потому что знакомство с «лендлордихой» Патрицией Смит, в просторечии – Патя, оказалось легким и быстрым, условия ожидаемыми: сто пятьдесят в месяц безо всякой регистрации в муниципалитете, платить за месяц вперед, каждого первого числа нового месяца. Патю не удивил и не испугал ни сам Сигорд, ни его обноски.

– Эх, я думала, помоложе будешь. Сколько тебе – шестьдесят?

– Около того, – ответил Сигорд, которому в октябре исполнилось пятьдесят два. Его обрадовало, но все-таки в глубине души даже огорчило, что рыхлая и неопрятная Патя забраковала его в качестве потенциального жениха. – А эти как платить? Ну, коммунальные платежи? – слово «коммунальные» с трудом, но самостоятельно всплыло в его мозгу, спасибо Розе.

– Могу и я, чтобы тебе не заморачиваться и в конторах не засвечиваться. На круг выходит 16-18 талеров в месяц, но если я буду в банк ходить платить – добавляй двадцатку, лишние два талера – типа за труды. Ну а если очень зажмотишься – плати восемнадцать, но сам. Тоже вперед за месяц.

– Не зажмочусь, да и банки не люблю. Телевизор есть?

– Еще чего! За сто пятьдесят ему телевизор подавай! И телефона тоже нет. И стиральной машины, и патефона, и… Радио есть. Три программы.

– А плита? Кровать хоть есть?

– Обижаешь, Сиг. Кровать настоящая, шкаф в комнате есть, плита газовая, не спали дом. Абажур, туалет отдельный. Душ работает, ванна не работает. Зимой тепло. Соседи в соседней квартире тихие. Крыс нет уже второй год, санэпидстанция всех вытравила, вместе с бомжами и кошками. Одним словом – пять звездочек.

– Стоп! При чем тут пять звездочек? Про проставку никакого разговора не было, тем более, что я не пью! – Сигорду не улыбалось ко всем безумным тратам добавлять еще и проставочные, которые не меньше чем в полтинник встанут, плюс пьяная компания в его жилище!

– Да я про гостиницу говорю, а не про коньяк, что, мол, отель пять звездочек! А ты сразу жилиться! Роза мне говорила про твой зарок, так у нас их каждый второй каждую неделю дает, зароки эти, а потом взад забирают и мордой в грязь! Пьянь на пьяни живет и пьянью погоняет.

– У меня не так. Сказал – значит в завязке.

– Если будешь буянить и все портить, а главное – не платить, враз выгоню, у меня есть кому пожаловаться, так и знай.

– Сама не наезжай попусту, – дерзко огрызнулся Сигорд, – и тогда все будет в шоколаде, без единой проблемы. Когда дворец будем смотреть?

– Хорошо бы, чтобы в шоколаде… Сначала все соловьями поют. Что? Так если у тебя время есть, сейчас же и пойдем, это недалеко отсюда.

– Сколько недалеко?

– Я обычно от дому до барахолки своим ходом за пятнадцать минут добираюсь. Четыре квартала. Устраивает?

– Более чем.

Патя обернулась к Розе, молча и сосредоточенно сидевшей у своего лотка, – та видимо напрягала слух, пытаясь разобрать беседу:

– Роза, мы пошли! Пока! Вечерком поговорим! – Патя жестами подтвердила свои намерения и при последних словах залихватски мазнула по шее ладонью. Роза ответила, и хотя шум между ними помешал услышать – что именно, обе подруги не усомнились, что поняли друг друга правильно.

Патя вышла с территории барахолки и взяла курс на запад. Через десять минут Сигорд осторожно возликовал: путь шел прямехонько к промышленной свалке, это в перспективе делало его будущую жизнь еще проще и удобнее. Еще пять минут – и действительно:

– Пришли. Вот он – мой дом. Вот мои окна: одно сюда выходит, а другое во двор.

– Так у тебя что, первый этаж?

– А ты какой хотел? Пятый? Так в него с крыши течет. Чем недоволен-то?

– Нет, я просто спросил. Поначалу-то не сообразил, привык, что всегда живу на… повыше, чем на первом.

– Так тебя устраивает, или нет? Или зря сюда шли?

– Этаж мне по фигу, если остальное в порядке.

Сигорд с робостью озирал предполагаемое жилище: не верилось, что он – и вдруг получит право здесь жить. Унитаз не только с подковкой-сидением, но даже и с крышкой… Вода в кране холодная и горячая – любую выбирай!

– Ванна не работает. Слив засорен. Во всем стояке засорен, сверху до низу, а не только у меня. Дом-то тридцать лет без ремонта.

– А ты говорила – душ есть?

– Есть. Если договоримся – научу пользоваться. Это вон там. За ширмой.

Входная дверь вела не прямо в комнату, а в «тамбур», тесный коридорчик метра на два квадратных, но и он показался роскошью ошеломленному Сигорду. Под потолком не просто лампочка, а плафон на два гнезда. В совмещенном санузле не просто лампочка, а матовый плафон поверх. В коридорчике – и то абажурчик, но лампочки в нем нет.

– Да, светло у тебя здесь, несмотря что первый этаж. Вот что значит – два окна!

– А то! Окна я недавно вымыла, все чин-чинарем. Мебели-то много у тебя?

– Своей? Еще не знаю. Я не люблю заморачиваться и обрастать. Как правило, мне хватает съемного.

– Хозяин барин. У меня лишнего нет. На кровати комплект белья застелен – стираный. Будешь съезжать – отдашь. Остальное – сам стели, свое. Стол, оба стула, кухонный стол – все здесь оставляю, живи, пользуйся, только не ломай.

– Занавески с окон забираешь?

– Занавески? – Патя сморщила нос, обнажив толстые желтые зубы, и уставилась на занавески, закрывающие уличное окно. Потом скрипнула шеей и уставилась на другие. Явно забыла она о занавесках и теперь думала.

– А тебе они мешают?

– Да нет. Пусть висят, есть не просят. – Сигорд испугался вдруг, что сейчас воспоследует попытка надбавить плату. – А хочешь – забирай, если сердцу дороги. Снимай и забирай свои пылесборники.

Потолки в комнате далекие, метра три с кепкой, кольца с карнизов снимать – высоко надо лезть, и Патя вздохнула.

– Ну пусть висят, раз не мешают. Так что решил-то?

– А что половицы так скрипят?

– Старые, вот и скрипят. Так паркет и того хуже скрипит, да и натирать его надо, не то облупится. А половицы покрасил раз – их на три года хватает и больше, знай подметай, не ленись, да тряпкой протирай. Тряпка и ведро под умывальником. Так что? Подходит тебе, нет?

– Подходит. Итак: сто пятьдесят в месяц, плюс поборы – двадцатник.

– Какие поборы? – Патя вылупила глаза на Сигорда, не понимая, откуда на нее валится еще двадцатка.

– Сама же говорила про коммунальные услуги и свет.

– А-а. точно, да. Там как раз двадцатник и выходит, может немножко больше.

– Ты же говорила – шестнадцать выходит на круг, вместе с водой и электричеством, а до двадцатника округляем тебе за труды.

– А вдруг ты почем зря электричество жечь начнешь, – нашлась Патя. – дело-то к зиме катится.

– А батареи на что? Или не греют? – Патя замялась.

– Да греют, куда им деваться, но котельной-то не я заведую. Хорошо, пусть двадцатник. Сто пятьдесят и двадцать… куда я очки-то девала…

– Сто семьдесят.

– А, вот они. Сто пятьдесят и двадцать… Всего – сто семьдесят. Вот, погляди. – Патя развернула калькулятор, чтобы Сигорду было видно. Тот безропотно поглядел и кивнул.

– Результаты совпали. Что у нас дальше?

– А чего дальше? Гони монету – и вот тебе ключи. С сегодняшнего дня счетчик и пошел. Сегодня тридцать первое, значит…

– Э, нет. Счетчик пойдет с завтрашнего числа, я с собой наобум деньги не ношу. Завтра с утречка, часиков в девять – другое дело. Я приду, расплачусь, возьму комплект ключей…

– Да комплект-то – два ключа. Вот они, смотри: один…

– Завтра, Патя, завтра покажешь. Видишь, смеркается, мне нужно упаковаться и подготовиться. Завтра в девять будешь здесь ждать?

Патя разочарованно буркнула какое-то ругательство и перекрестилась.

– Буду. Не обманешь сам-то?

– Нет.

– Ну так что тогда и разговоры городить? Иди, собирайся да пакуйся, а я подмету, стол и плиту протру, да к себе поползу. Действительно уже темно. Было лето – а как не было его. И за что нам такая тоска? Без радости люди стали жить, не весело, не то что раньше.

– Это оттого, что раньше люди моложе были.

– Как это?

Но Сигорд не стал объяснять – как, и закрыл за собой дверь. Кстати говоря, дверь-то хоть и деревянная, но тяжелая, основательная, пинком такую запросто не выбьешь. Замок поменять бы, да… Потом видно будет, на чем можно жадничать, на чем нет. Сначала заселиться надобно.

Деньги, если честно, лежали при нем, сотня одной бумажкой, да другая сотня десятками и помельче. Но жалко было денег и страшно было сделать последний бесповоротный шаг. Заплатил бы – уж не вернуть, заселяйся. А так – хоть иллюзия есть, что все еще можно переиграть, отказаться. Оставить как есть? Слово? А что – слово? Кто слышал, как он его давал? И как можно верить слову бездомного алкаша, который и имя-то свое, при рождении данное, вспомнил едва-едва? Да и вообще, слово не ворон, глаз не выклюет… Нет, нет, конечно, ни от чего он не откажется, ни от слова, ни от съема квартиры, это он так шутит самому себе… Но все равно страшно.